RUSENG

РУССКАЯ ВЕРСИЯ КНИГИ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ СУСАННЫ 2021

Данный альбом посвящен 40-летнему юбилею Сергея Бондарева

и является условным отчетом о сорока годах творческого пути художника.

… Переживания фантастических вымыслов: точная, сильная рука она смешивает на холсте бледное с насыщенным, ускользающее в водоворотах! Созвездия водоворотов цвета воспринимаются нами как портрет, как символ, как знак… А надо бы воспринимать как поэтическую строфу:

Бамбуко - тросы!

Кво - и - интия

Нагромыбыхают

Упавших гор аро

С туч-тыч эхрык…

Художник А.Бартенев / А.Крученых

ВСТУПЛЕНИЕ

Есть такое выражение – «сгущать краски». Так обычно говорят, обращаясь к тому, кто пытается представить какую-нибудь ситуацию в наиболее мрачном свете, преувеличивает опасность или же старается подчеркнуть и выставить на всеобщее обозрение чьи-либо недостатки, которые остальным людям кажутся не особенно значительными и малозаметными. Вот этим, мне кажется, и занимается в своем творчестве Сергей Бондарев, причем не только в переносном, но и в самом что ни на есть прямом смысле: сгущает краски. Мало того, глядя на его картины я, пожалуй, впервые в жизни задумалась над тем, что эта слегка затертая от частого употребления метафора вошла в широкий обиход именно из живописи. У Сергея Бондарева практически отсутствуют полутона, он обожает режущие глаз цвета, яркие аляповатые пятна, гипертрофированные и доведенные до абсурда образы, а последние в свою очередь часто заимствуются им из достаточно далекой от разного рода нюансов и тонкостей массовой культуры. Однако в таком подходе к жизни нет и намека на разоблачение пороков современной цивилизации. Трагический надрыв Гойи и Ван Гога ему тоже не свойственен. Утрировано неестественные цвета, которые так любит художник, только подчеркивают его равнодушие к реальности и реализму и если к чему и отсылают, то, скорее, к условным полотнам мастеров «Мира искусства». В этом мире полно симулякров, вульгарности, фальши и трэша, и Сергей Бондарев охотно все это в своем творчестве использует, однако, судя по всему, вовсе не для того, чтобы кого-то в чем-то аморальном уличить. Наоборот, он как будто приглашает зрителей последовать его примеру и тоже облачиться в такие же броские и выразительные, как его картины, наряды и принять самое активное участие в разворачивающемся вокруг действе, превратив погрязшее в пороках общество спектакля в веселый карнавал.

Маруся Климова - русская писательница, переводчица. Кавалер французского Ордена искусств и литературы. В 1999 и 2000 годах совместно с художником Тимуром Новиковым проводила фестивали петербургского декаданса «Тёмные ночи». Любимая писательница и друг Бондарева, в 2011-м году, Маруся исполнила роль Бородатой Женщины в фильме Сергея Бондарева «Бородатая женщина 97-79», фильм был показан в рамках одноименного выставочного проекта в Санкт-Петербурге .

РОДИЛСЯ, УЧИЛСЯ, ТАНЦЕВАЛ

По гороскопу – скорпион, год рождения – 1980. Родился и провел свое детство в Свердловске (СССР).

Самое первое впечатление из детства, которое помнит Бондарев, – удар во время игры о встроенный в советскую стенку электрокамин. Самое же яркое, что можно считать как первым художественным, так и модным опытом, – окрашивание ног зеленой эмалью а ля колготки с выливанием остатков краски на соседские балконы с верхнего этажа пятиэтажки, в которой вырос будущий художник. Возможно, именно этот бессознательный казус и дал ему понимание своего будущего узнаваемого стиля, в котором элементы красоты и различных изобразительных техник тесно связаны и работают друг на друга, усиливая, дополняя и объясняя взаимодействие.

Родился и провел свое детство художник в Свердловске, в перспективе из заводчан на фоне дымящихся труб.

Со сверстниками он не находил общего языка, их забавы и увлечения его не трогали, поэтому все свое время он проводил со взрослыми. Родители Сергея работали в театрах. Мама – актриса Театра кукол, отец работал в Театре драмы инженером декораций. С ними он проводил больше времени, чем в детском саду, будучи болезненным ребенком.

Среди костюмерных, постижёрных, мастерских, гримерок и цехов декораций он получал своеобразное воспитание, определившее его путь, тихонько рисовал или играл с самодельными игрушками. Тогда Сергей мечтал о работе художника-мультипликатора, а вовсе не о карьере космонавта, как дети этого периода.

Сколько он себя помнит, столько он рисует, и по сию пору сохранились многие рисунки, сюжеты из которых иногда всплывают в творчестве Бондарева и сейчас.

Семья жила в общежитии с другими театральными работниками, и, кажется, это действительно был идеальный хрестоматийный котел, в котором сошлись все элементы, вплоть до соседской библиотеки. Там он получал нужную для дальнейшего развития информацию из лучших на тот период художественных альбомов: Херлуф Бидструп с его карикатурами, черно-белые репродукции классического искусства, наиболее из которых ему нравился совсем не детский Кранах. Так формировалось его своеобразное чувство юмора. Конечно же, не обошлось без прибалтийских журналов мод 1970-80-х.

Свое свободное время он проводил если не с родителями, то с бабушкой и дедушкой. Они жили на окраине города, где контраст с городским индустриальным пейзажем составлял сосновый лес. Почти ежедневное общение с природой и занятия в столярной мастерской деда также были вдохновением для маленького художника. Ну и наконец, еще одна бабушка, живущая во Владивостоке с его совершенно другими ландшафтами, сопками, портом и крабами, повлияла на впечатлительного ребенка. По контрасту с придуманными художественными образами, с которыми он жил в профессиональной среде родителей, бабушка из Приморья показала ему иную красоту – красоту советских продавщиц с халами, крахмальными передниками и идеальным маникюром.

По словам Сергея, на него в равной степени повлияли как мир его фантазий, так и скучная реальность, – без нее «все было бы слишком сказочно, действительность привнесла немного хоррора в мою жизнь».

Пластинки со сказками и поп-музыкой того времени, а не телевизор, были лучшими друзьями Сергея. Наедине с ними он тренировал воображение, представляя себе, как эти истории и музыкальные номера Аллы Пугачевой, Софии Ротару или Валерия Леонтьева могли бы выглядеть в жизни, от костюмов до декораций. Обложкам советских пластинок он впоследствии посвятит целую серию.

Фабричные игрушки ему не доставляли никакой радости: отец и мама создавали ему игрушки своими руками, и, быть может, такой подход в окружении себя штучными и эксклюзивными предметами также определил уникальность и нетиражность его произведений в дальнейшем.

Периода начальной школы Сергей практически не помнит, в жизни класса не участвовал (разве что в спектаклях, для которых делал куколок в стиле моднейшего в то время Образцова), и учиться ему было просто не интересно, а среднюю школу он вообще не хочет вспоминать. Все изменилось, когда его десятилетнего отдали в художественную школу, где он наконец-то почувствовал себя в своей среде и даже предпринимал попытки вообще не ходить в школу основную. Подростком, как и ребенком, он был отчужденным и нелюдимым, равнодушным к радостям одноклассников. Колебаний в своем пути он не испытывал никогда.

В детской художественной школе они реализовывали сначала детские задания, иллюстрируя сказки Пушкина, а позже – «взрослые» произведения, например, «Мастера и Маргариту» Булгакова, получая параллельно академическую базу без ущерба свободе творчества.

Попав снова в художественную среду, наш герой раскрылся на полную: Сергей стал модничать, подробно исследуя стиляжный папин гардероб. В ход пошли и брюки клёш, и кримпленовые рубахи с остроконечными воротниками из 1970-х.

Окончив девятилетку и отучившись четыре года в ДХШ, он беспрепятственно поступил на отделение графики в Художественное училище им. Шадра, оставаясь самым юным на курсе. Это был оплот «советской школы», классического подхода к обучению и железной дисциплины. Осваивая весь спектр дисциплин от анатомии и техники живописи до шрифтов, Сергей с одногруппниками постигали то, что впоследствии назовут промышленным дизайном: вручную клеили и расписывали воображаемые упаковки для кефира, придумывали несуществующие бренды и логотипы для них, – параллельно изучая и бесконечно тренируя каноны академической живописи и рисунка с обязательными гипсовыми головами, штудиями, «обнаженками» и пленэрами.

Немного нервная и, в каком-то смысле, неровная манера рисунка Бондарева тоже имеет нетривиальные корни. Студентов привлекали к расчистке льда во дворе училища, и после пары часов работы ломом они возвращались в класс рисовать. Обмороженными пальцами они пытались выводить «правильные» линии, но получался Тулуз-Лотрек.

1990-е были не простым и суровым временем, и многие из сокурсников Бондарева уже тогда сидели на игле, но только не наш герой. Непроизвольно-прагматично он относился к своей будущей реализации и месту в жизни и искал удовольствия в других областях творчества. В возрасте шестнадцати лет в рамках музейной практики Сергей попал в Санкт-Петербург, и это был переломный момент. Именно тогда он понял, что хочет жить и работать именно там, но об этом позже.

Преподаватели-мастодонты дали студентам колоссальную техническую и культурную базу, но по окончании никто из них не понимал, как применить себя в современных и актуальных реалиях.

Тогда же Сергея стала интересовать мода и все, что с нею связано. В 17 лет, будучи студентом, имея необходимые данные, он начал подрабатывать моделью. Он завязал общение с модельерами – местными и не только, – что и определило его эстетический и карьерный курс в дальнейшем.

После окончания училища у Сергея было два пути: армия или поступление в высшее учебное заведение. Выбор был очевиден, и им стала Уральская Государственная Архитектурно-художественная Академия, отделение монументального искусства. Настенные панно, мозаика, гобелены, фрески и барельефы – все то, чем оформляют фасады зданий и интерьеры общественных пространств, – и было спецификой курса. В монументальном искусстве есть свои нюансы изображения человека и предметов, эту технику можно сравнить со схематичным и плоским стилем древнеегипетских росписей с оглядкой на кубизм и декоративную орнаментику.

В отличие от советских времен, когда было принято изображать героических рабочих и ученых, держащих в мускулистых руках снопы и модели спутника, в поздние 1990-е студентам приходилось создавать вариации на светские, религиозные или чуть более абстрактные темы. Так, например, Бондареву досталось задание по оформлению центра японской культуры в Екатеринбурге; в качестве дипломного же проекта, к слову, было создание панно в воображаемом Доме моды.

Учеба в Академии научила Сергея работать быстро вне зависимости от объемов площадок и проектов, что, конечно же, сказалось как на его плодовитости, так и на размерах его полотен.

Проведя всю свою жизнь в художественной среде – семье, художественные школе, училище и на первых курсах академии, – Бондарев стал уставать от этого всепроникающего искусства, отсутствия свободы творчества в учебных заведениях и взор его, что называется, замылился. Слишком многие вещи стали самими собою разумеющимися, пропал эффект новизны от познания новых техник и способов воплощения своих идей и поставленных задач. Все связанное с искусствами стало рутиной, да и положительных примеров хорошей самореализации и успешной карьеры на этом поприще было не так много, а скорее, даже мало – по крайней мере, в Екатеринбурге. Мир местных выставок и художественных деятелей был недостаточно артистичен и малопривлекателен.

В Академии был параллельный курс «Дизайн одежды», и достижения Бондарева на модельной страте помогли ему сблизиться с будущими модельерами, со многими из которых он поддерживает общение и сейчас. Затусив с ними, Сергей стал участвовать в их ученических проектах не только как модель, но и начал с ними, шутя, создавать одежду и костюмы ради того, чтобы развеяться и отвлечься от приевшегося ему академизма.

Именно тогда и родился образ Сусанны – виртуального альтер эго художника – разбитной веселой девушки неопределенного возраста, являющей свой немного наглый, немного наивный, но яркий и запоминающийся образ в стиле сериала «Династия» 1980-х громко и не стесняясь.

Пока сокурсники Сергея сдавали курсовые работы на монументальные темы, Сусанна уже являла себя на Уральской неделе моды в виде полноценной коллекции одежды, эксцентричной и смелой. Этот успех так впечатлил Сергея, что он всерьез задумался о том, чтобы сменить избранный путь. О смене учебного курса речь не шла, но именно тогда начали зреть мысли о синтезе ранее полученных технических и академических знаний с той эстетикой и духом, что несли современность, то есть с модой (как мы помним, тогда быть модным было крайне модно).

Сергей выбирает дипломным проектом, как мы помним, оформление монументальной росписью придуманного им же Дома мод. Первые кутюрные коллекции Джона Галлиано для Christian Dior и поздние Тьерри Мюглера для своего же собственного Дома в то время воодушевляли Сергея, возможно, даже больше, чем не менее им любимые Врубель и Сезан.

Гипертрофированная и гротескная изящность Мюглера, декадентская пассивно-агрессивная экспрессия Галлиано, Ив Сен-Лоран как ролевая модель стали ориентировками в дивном новом мире, куда предстояло вскоре выйти дипломированному монументалисту.

Параллельно с учебой на третьем курсе академии Бондарев вместе с подругой Анной Петуховой устраивается в местный ночной клуб «Истерика» танцором, и первой записью в его трудовой книжке значится «Артист балета». Выступал он тогда в образе гламурной неоготики: что-то между Мерилином Мэнсоном и показами Александра Маккуина тех лет. Вместе с физикой, дарованной природой, Бондарев там смог задействовать и свои художественные наработки. По воскресеньям в клубе проходили травести-шоу, где наш почти дипломированный герой смог реализовать все свои знания об истории красоты: не все екатеринбургские травести тогда умели краситься, и академические навыки, полученные Сергеем за более чем десять лет, помогли девочкам получить заслуженную славу, а Бондареву дали новый опыт – соприкосновение с дрэгом, пусть и в немного купированной форме. По его словам, «эстетика drag queen его накрыла с головой».

Что бы ни стал на этом месте думать наш строгий читатель, нужно немного вернуться назад и вспомнить про врожденную отстраненность и чистоту помыслов нашего героя. Он дэндистским образом скользил по поверхности вещей, не проникаясь ими, но их частицы не могли не оставить след на его подошвах.

Накрашивая травести, проводя с ними долгие часы в гримерках, художник по призванию не мог не фиксировать весь этот шабаш, вертеп и вакханалию в память и на фотопленку. Репортажи бекстейджей впоследствии лягут в основу сюжетов и композиций его некоторых картин.

Учеба в Академии подходила к концу. Перспектива расписывать в домах новых хозяев жизни стены в стиле «вот зимний вечер, летний зной, а вот Венеция весной», совершенно не улыбалась Сергею, но все же, имея колоссальный багаж художественного образования, артист дерзнул совместить его и новые открывающиеся перспективы.

Как раз было на что равняться: непонятно как оказавшийся у него в руках номер итальянского VOGUE с постоянной рубрикой Анны Пьяджи, где она игриво, но с поразительным чувством времени и истории зарисовывала самые острые и авангардные идеи гениев моды своего времени.

Так Сергей стал контрибьютором-иллюстратором местного глянцевого журнала. Вначале он в иллюстративной форме адаптировал тенденции к потребностям и реалиям уральских модниц, позже – рисовал раскадровки для модных съемок, которые были настолько идеальны в контексте мировых, что через некоторое время ему не просто доверили, а поручили самому стилизовать придуманные им же истории. Далее – редактор моды, ну и по накатанной: молодому человеку двадцати трех лет с нечеловеческим культурным багажом стало тесно в родном городе; его стали отправлять в командировки в Москву, куда он не забыл захватить с собой свое «модельное» и «иллюстраторское» портфолио. Поездка обернулась для Бондарева неожиданным успехом.

BEARDED BABY

Поработав год на фрилансе в больших глянцевых изданиях, Сергей по приглашению одного российского бренда в качестве дизайнера переехал в Стамбул, на фабриках которого отшивались коллекции. Именно в Стамбуле и родилась Bearded Baby. Поработав на производстве, Бондарев познает все тонкости серийного производства одежды, а в 2007 году решает создать собственный бренд.

Кто такая Бородатая Малышка? Вначале была Эни Джонс – совершенно реальная девочка с бородой, жившая в начале XX-го века и имевшая большой успех в цирке Барнума; не смотря на бороду, она была совершенно счастлива, покоряла сердца миллионов и прожила долгую и насыщенную жизнь. Именно она впоследствии красовалась на логотипе бренда. Bearded Baby была символом меняющегося мира ценностей, где нет ярко выраженного мужского или женского начала, это символ сильной личности и самоиронии.

ДНК марки основывалось на авторских принтах, и коллекции крутились на них, развивая историю Бородатого Ребенка из сезона в сезон: Бородатые Девочка-Женщина-Бабушка-Зомби. Описывая создаваемую им тогда одежду, Сергей употребляет термин «концептуальная», но с перекосом не во вдумчивость и интеллектуальность, а, скорее, в фан и кэмп.

Переехав вскоре в Санкт-Петербург, Бондарев продолжает работу над брендом, устраивая презентации коллекций, которые больше походили на выставки или перформансы, и постепенно возвращаясь к своему основному призванию.

Рисунки, создававшиеся для принтов на футболки, он переносил на холсты, и с помощью вышивки пайетками – своеобразный новый тип мозаики, открытый для себя Сергеем, – декоративные панно явились самостоятельными произведениями и стали основой будущих художественных концепций художника, его визитной карточкой.

Первая полноценная выставка Сергея случилась как сайд-проект бренда, где героем была Бородатая Девочка. Это был фотопроект, рассказывающий о приключениях и повседневной жизни его «музы».

МОНРО МУЗА

Владислав Мамышев, известный как Монро (1969-2013) – советский и российский художник и артист. Известен преображениями в знаменитостей, поп-символы и персонажей, часто в рамках перформанса, но также и на светских вечеринках, во время вернисажей своих или чужих выставок. Все свои перевоплощения тщательно документировал, из чего создавал полноценные арт-проекты. Лауреат премии Кандинского-2007 в номинации медиа-проект года. В одном стиле с ним работают Синди Шерман и Ясумаса Моримура.

В 1994г. в Москве начали выходить журналы «ОМ», «Птюч», и их «тлетворное» влияние и информация, которую они поставляли постсоветским подросткам, не могли не скорректировать вектор интересов и новых увлечений Сергея. В отсутствие интернета эти журналы стали связью с внешним миром. В 1995-м году, в «ПТЮЧе», купленном на деньги из стипендии, Сергей впервые увидел творения Владислава Мамышева-Монро – персонажа, до этого виденного на каком-то телеканале, и это перевернуло его представление о художнике и его роли в современном мире. Он с удивлением осознал, что художник – это не только человек, стоящий за холстом или, например, расписывающий подносы, но, перефразируя Оскара Уайльда, – это тот, кто свою жизнь превращает в самодостаточный художественный акт, играя с техниками, языком высказывания и жанрами. Это открытие поразило выросшего в герметично-академичной среде юношу, и серпантин закрутился, и посыпалось конфетти, и воздух наполнил туман из блесток под звуки песен «Органической Леди».

Bearded Baby как проект участвовал в околокультурных мероприятиях. На одном из них в городе Владивостоке Бондарев уже лично познакомился с Музой всей жизни, заочным кумиром своей юности – Владиславом Мамышевым-Монро, чья моральная поддержка дала ему толчок и силы для утверждения и уверенности в правильности своего пути. Бородатая Девочка нашла отклик в сердце Монро, и он мечтал воплотить вместе с Бондаревым этот образ. В итоге их последовавшая за этим дружба трансформировалась в совместно сделанные образы Далиды и Греты Гарбо в роли Анны Карениной и оммаж раннему проекту Монро о членах Политбюро. С этого момента начинается новая жизненная глава Сергея Бондарева – как самостоятельного художника.

МДА… (2013)

Oh, she move like the diva do

I said, "I'd love to dance like you"

She said, "Just take off my red shoes

Put them on and your dream'll come true"

Kate Bush, The Red Shoes, 1993

Окончательно переехав в Санкт-Петербург, Сергей продолжил заниматься Bearded Baby. Удовольствие и первоначальные свежесть и легкость превратились в бизнес, далекий от творчества. Но вайб культурной столицы дал о себе знать. Поселившись в большой квартире на Невском проспекте, в одной из комнат он оборудует себе мастерскую, куда сбегает от модной рутины и менеджмента бренда одежды как в своеобразную арт-терапию. Не имея четкой и мудрёной концепции, которую как щит выставляют впереди своих произведений современные художники, Бондарев руководствуется впечатлениями, эмоциями и наблюдениями за собственной жизнью и тем, что его окружает. А окружала его тогда, в основном, мода. Это его так захватило, что за полгода работы объектов, вышитых вручную панно и живописи набралось на целую выставку (порядка трех десятков), и она получилась настолько идеальной и законченной, что, не мелочась, Сергей решил ее предложить сразу в Главный штаб Эрмитажа. К сожалению, у них был «расписан план на несколько лет вперед», и в итоге она состоялась в не менее уважаемом музее современного искусства Erarta.

«Мда...» – междометие, служащее для нерасчлененного выражения чувств, ощущений, душевных состояний и других реакций. «Именно это слово я больше всего люблю слышать, когда люди, далёкие от искусства, видят мои рисунки, картины и прочие экзерсисы», – говорит Сергей. А еще «Мда» – это «мода» без буĸвы «о», что-то среднее между модой и искусством, та грань, по ĸоторой он старательно ходил последние десять лет. Главная идея работ – это сочетание полюсов, наглядная демонстрация того, ĸаĸ ĸрасота может быть ужасной и ĸаĸ ужасное может быть прекрасным.

«Всегда был убежден, что мода – это не младшая сестра исĸусства, а ее полноправный вид, – продолжает Сергей. – Отсюда и темы ĸартин, на ĸоторых мы видим персонажей, яростно потребляющих сезонные новинĸи, людей из «Светсĸой хрониĸи», ĸульт потребления в его утрированном, иронично-гротесĸном виде».

Красные туфли, сделанные из поленьев для растопки камина из квартиры Сергея, – ключевой элемент экспозиции. Все вертится вокруг них. Легенда, существующая в голове у Бондарева, гласит, что благодаря громким реĸламным ĸампаниям и искусственно созданному вокруг них ажиотажу «их хотят все!», несмотря на их неĸазистость и непривлекательность, – ĸаĸ это часто бывает в моде. Собственно, эти деревянные туфли Must Have 2013 и были объектами, живопись – их «рекламной кампанией», а серия работ «Светская хроника» – те самые вожделеющие их it-girls and boys.

Помимо темы с туфельками, на выставке присутствовали изображения мохнатых лиц – подмигивание марке одежды, которой все еще продолжал заниматься Бондарев. Но, возымев успех среди любителей искусства и коллекционеров (в том числе и западных) и получив премию журнала Sobaka.ru как «Художник года», Бондарев решается совсем оставить модный бизнес, вернуться к истокам и окунуться в искусство с головой. Его последние коллекции одежды все более стали походить на искусство, а последующие картины все еще рефлексировали на тему моды. Собранный за годы «фэшн игрищ» багаж образов и тем и обретенная свобода художественного языка, которую так порицали во времена обучения, дали Сергею большой толчок для возвращения в искусство после почти десятилетней «арт-аскезы».

ПЕРВОЕ СВИДАНИЕ (2015)

Следующая выставка Бондарева «Первое свидание» в Beatnik Gallery (Санкт-Петербург) вытекала и продолжала предыдущую, развивая его собственную вселенную, насыщая ее находками и ноу-хау художника. Она была уже не спонтанно-эскапической, но продуманной и логически выстроенной. В этот раз Сергей уже глубже рефлексирует на тему окружающей его среды. «Новый импрессионизм» – так описывает эту историю художник: впечатления (импрессии), воплощенные им в выставочных объектах, не визуальные, но эмоциональные.

Внешняя же, «оберточная», концепция проста, как девичья история из отдела писем журнала COOL Girl: первая встреча, цветочно-розовый период, постельно-пастельная часть и мечты о красивой, сексуально насыщенной жизни. Этот нехитрый сюжет отражался и в логике экспозиции.

Во входной группе доминантой был вышитый пайетками портрет «Первое свидание» радостной разукрашенной девочки, под которым стояла ваза с букетом, – это, собственно, и было символом первого свидания и зачатком бабочек в животе. В тот период влюбленные мыслят идеалистично, многие поступки нелогичны, и именно об этом состоянии была соседствовавшая с букетом «Богатая фантазия»: голубые мечты о том, как волшебно все будет у влюбленных.

Следующая часть была о «букетно-конфетном» периоде отношений: целая стена была выкрашена в несколько оттенков розового, а на ней были размещены абстрактно-клоунские композиции того же розового цвета. В центре зала находился подиум с деревянными объектами – головами «жертв неудачных свиданий» – и талисманом – уже знакомыми красными туфлями.

Далее следовала «постель»: фотообои с работой фотографа Вадима Ковриги с изображением матрасов, найденных на парижской помойке, – часть его серии Entrailles, удачно вписавшаяся в контекст вселенной Бондарева. Этот принт служил фоном для трех работ, одна из которых, «Момент №2», стала ключевой для последующего творчества и ДНК персонального почерка художника. На ней изображена «случайная» фотография стола с утварью в небольшом беспорядке, снятая Сергеем в какой-то жизненный момент. По композиции это напоминает и натюрморты Петра Кончаловского, и полароидные штудии Уорхола в поиске идеальной композиции. Рефлексируя на тему свей новой жизни в Санкт-Петербурге, где блеск нуворишества подчеркивал нищету старой аристократичной культуры, Бондарев хотел, не критикуя, соединить эти противоречия и со скрупулёзностью натурфилософа отправился на поиски философского камня, в котором бы воплощался естественный симбиоз этих крайностей. Сам он описывает это как «противопоставление трэша и гиперкрасоты», игру на грани, когда каждый зритель решает для себя сам, что есть стекляшки, а что – драгоценные камни.

Размышления привели его к тому, что с визионерской экспрессией Малевича он смело заполняет все пространство на картине предметами и вышивкой золотой пайеточной нитью. Результат поразительный: банальные сюжеты (а затем – предметы и персонажи) в обрамлении блеска приобретают совершенно другую визуальную ценность и статус; оставаясь самими собой – дурацкими, нелепыми и все такими же обыденными, – они «одрагоцениваются», приподнимаясь над суетой будней.

Последний зал, включавший в себя стену с фотообоями, изображающими еще один матрас, более «убитый» и как бы намекавший на безудержную страсть, был назван «Дневниками красной туфельки». В кулуарной атмосфере подводился итог и кульминация «Первого свидания», а тема красных туфель получила законченный и неожиданный спин-офф.

ПОЭТКА (2016)

Ироничный рассказ о современном обществе, его устремлениях, образах, которые владеют умами современников; это история про общество потребления, глобализацию, глянец, где, как говорит сам художник, «вещи и предметы живут своей жизнью, а миром правит хаос».

Два проекта, которые мы объединили в этой главе, – жирный и самодостаточный пласт мира художника Бондарева. Это триумф и апофеоз прославления обыденности, ее обожествление и перенос из плоскости «пошлого» в горние чертоги великолепия. Религиозные аналогии здесь более чем уместны, и в названия и замысел серий, показанных на этой и следующей выставках, Сергей умышленно вплетал коннотации, основанные на игре слов и смыслов из церковного лексикона: «Воспарение куриного окорочка», «Сотворение Вселенной», коллажи, составленные из неисчерпаемого фотобанка и изображений персон поп-культуры.

В Kreutz Gallery была показана серия вышитых вручную панно, где образы из фотобанка – заезженные, растиражированные и, по сути, не имеющие никакой художественной ценности – воспаряют над обыденностью и обретают сакральный, драгоценный смысл. В серию входят такие работы как «Официантка», «Мужчина с букетом», «Женщина за компьютером», «Девочка в cупермаркете», «Женщина-врач» и т.д. Всего их двенадцать, и это титанический труд большого количества людей, ведь каждая пайетка пришита вручную, а на вышивку каждой работы было потрачено около 200 часов.

Техника расшивания блестками фотопринтов, получившая начало в предыдущем шоу, здесь доведена до абсурда. Бондарев берет за основу уже не свои собственные, выхваченные из повседневности и как бы случайные, фотографии, а глупые, безликие и усредненные изображения из фотобанков. «Поэтка» – томная, но увлекательная история о поэтизации и пайетизации всего вокруг. По мнению Бондарева, восхищения достойно все, что нас окружает, в особенности те явления, которые заведомо банальны и ничтожны с точки зрения highbrow и «высокой» культуры: «Человечество использует вышивку пайетками ĸаĸ деĸоративный или саĸральный прием больше четырех тысяч лет. Изначально их блесĸ имитировал мерцание золота, серебра и драгоценных ĸамней в религиозном облачении, затем – в убранстве правителей мира и придворных. В XX веĸе сверĸание пайетоĸ перенеслось через огни софитов от сценичесĸиих ĸостюмов и светсĸих вечерних платьев в повседневную одежду. Выставĸа «Поэтка» замыĸает ĸруг истории и возвращает пайетĸу в зону саĸрального: самые незначительные моменты жизни становятся бесĸонечно важными и вечными».

Работы вдохновлены словами любимой писательницы художниĸа Маруси Климовой: «Самое важное в наше время – это хорошее настроение!» Схематические эмоции, лица и сюжеты, которыми пользуются рекламщики и дизайнеры для рендеров и презентаций, становятся у Бондарева предметом и поводом для культа и помещаются в расшитые «оклады» из все тех же фирменных золотых пайеток. И вот перед нами уже не череда нейтральных, затерянных в глубинах фотобанков картинок, но галерея сильных образов и эмоций, радующих взгляд и неоднозначных одновременно.

MUST HAVE (2016)

Must-Have – не сестра-близнец и не одна из частей, а, скорее, разминка перед «Поэткой» - приквел, репетиция торжественной церемонии по возвеличиванию повседневных, «нормальных» радостей. Это был проект-коллаборация с Универмагом Au Pont Rouge, который включал в себя не только персональную выставку, но и оформление всех витрин Универмага как части экспозиции. Разница этих двух проектов – в восприятии отчасти одних и тех же работ, которые были показаны в разных средах: в отличие от темного, декадентского и мерцающего лофта Kreutz Gallery, где демонстрировалась экстатически-трепетная «Поэтка», Must Have был показан в беспощадном торговом свете стерильных пространств свежеотремонтированного Au Pont Rouge. И магия пространства и его предназначения подействовала и на общее настроение выставки.

Must Have – выставка-аттракцион, она искрилась и подмигивала, кокетничала и саркастировала, умничала и хохотала над собой и атмосферой потребления, в которую она была помещена. Тема обладания, фетишизма и культа потребления развивается уже не в первом проекте художника. В своей первой выставке ему удалось сделать тренд из деревянных поленьев на каблуках, издевательский Must Have 2013. В этот раз название уже было императивом, где Бондарев со специфическим юмором диктует, что нужно иметь, чем должно стать и кем вы должны быть.

Тотальная инсталляция включала в себя расшитые пайетками панно, графику с накаткой на алюминии (серия Must Be), коллажи, мебель с авторскими принтами («Переделы радости») и золотые рейлы со специально созданной под этот проект золотой же, как будто бы “капсульной коллекцией одежды”.

КОЛЛАЖИ

Послеобраз является одним из видов зрительных постэффектов – остаточных эффектов, возникающих в результате адаптации глаза к какому-либо зрительному стимулу.

Коллаж как художественный прием и как идея – один из ключевых моментов для понимания искусства Сергея Бондарева. Составлением картинок из разрозненных элементов он увлекся еще в художественном училище, но свою технику развил и довел до совершенства, работая иллюстратором в журнале.

Экспериментируя с инструментами коллажа и его возможностями, Сергей отказался от ножниц и клея и стал их собирать в фотошопе, – так оказалось мобильнее. Распечатывал на страницах винтажных журналов и дополнительно раскрашивал от руки. Уже позже Сергей стал использовать собственные коллажи в качестве эскизов для сложносоставных живописных работ. Использование коллажей из фотографий в качестве эскизов к живописи – своего рода “ноу-хау” Бондарева, его отличительная особенность. В качестве материала для коллажей используются собственноручно сделанные фотографии, картинки из сети, скриншоты любимых фильмов, и все это бережно копится в папки, а позже кромсается и клеится, чтобы в дальнейшем живописно перенестись на холст и стать отдельным произведением.

«Вышивка в моде» и подобные этому заголовки на полосах глянцевой прессы, которые он использовал как основу для своих эскизов, натолкнули Бондарева на мысль, что это удачно коррелирует с тем, что он буквально и делает. Вышивка холстов пайетками и «модное» прошлое связали эту, как вначале казалось, юношескую забаву из прошлого с уже серьезным и профессиональным арт-настоящим Бондарева. Неудивительно, что имея образование монументалиста и склонность превращать рутину в искусство, Сергей к какому-то моменту пришел к увеличению формата коллажей и представлению их в качестве самостоятельных объектов.

Впервые напечатанные на холсте и раскрашенные вручную коллажи были показана еще на выставке «МДА…» и в дальнейшем обрели разные формы, материалы и развитие, например, в проекте Must Have: фото румяной смеющейся подруги Сергея, ставшее основой для небольшой серии «Пределы радости», напечатано на страницах старых журналов мод, на ткани и на алюминиевых пластинах.

Столкновение образов, отсылок, стилей, смыслов и изобразительных техник – это то, чем цепляет и врезается в память стиль Бондарева. О несерьезном он говорит, оперируя концептуальными наработками великих экспрессионистов, о важном – яркими красками и при первом приближении поверхностными методами. Обсуждая это, легко скатиться до нескучной игры в нейм-дропинг, интеллектуальную «угадайку», когда каждый элемент в работах Бондарева так или иначе отсылает к чему-то, ассоциируется с чем-то и намекает на что-то. Если брать в расчет только его коллажи, то на ум приходят не первопроходцы Эль Лисицкий, Родченко, Пикассо или Брак, воспевавшие новый мир и светлое будущее планеты новой и революционной на тот момент техникой, а переосмыслившие и добавившие глубину и юмор поп-артисты Раушенберг, Гамильтон и Розенквист.

Интересно наблюдать за развитием художника через призму его детских впечатлений. Психолог Ульрих Найссер в 1967 году ввел в обиход термин «иконическая память». Это очень красивое словосочетание обозначает память глаза или образную память. Это кратковременное явление, но если предположить, что художники – в самом широком понимании – обладают силой «архивировать» и использовать любые визуальные зацепки для рождения чего-то совершенно нового, то Бондарев в этом весьма преуспел. Раскрыв потенциал коллажа, далее он тасует, смешивает и выкручивает «иконические», исторические и стилевые референсы, которыми он питался в процессе своего становления, создавая еще одну область своей вселенной.

ШАТО ПЕРДЮ, КВАЗИЦИТАТА, МАСКИ И ПЛЮМАЖИ (2018)

«Нет таĸой вещи ĸаĸ пессимистичесĸое исĸусство. Исĸусство — утверждает».

Фридрих Ницше

“Respice post te! Hominem te memento!”

Тертуллиан

Темные закоулки и тупики, страсти, пороки и тиски правил, потерянные, но не забытые детали из прошлого, будоражащие, вовлекающие и поглощающие любой свет. Яркое и блестящее послевкусие смерти и противостоящий ей мрак жизни как юдоль печалей. Идеальная отточенность и совершенство искусственности против хаоса естественного порядка вещей.

Поиграв с очевидными и поверхностными чувствами зрителя, осмеяв грешки и недалекость многих современных явлений, Бондарев переключается на «вечное» – смерть и ее ощущение с точки зрения эпохи Возрождения – и переносит свою вселенную в отношения с загробным миром европейца XVI века.

Château Perdu – с французского буквально «потерянный замок» – мрачная, но уютная, как рассказы Эдгара Аллана По, история и новый слой в «торте» Бондарева. Это не бисквитный корж, не взбитые сливки или сливочно-шоколадный крем. Он вязкий и тягучий, как лакричная сгущенка, если бы такая существовала: нравится не всем, но притягивает, – и, если бы метафоры были буквальными, приторно-анисовой патокой приклеивает внимание зрителя намертво, стоит только потерять бдительность.

В эпоху зарождения натюрморта, то есть в XV-XVI веĸах, художниĸи добавляли на свои ĸартины религиозные символы. В то время у просвещенных людей были свои отношению со скоротечностью жизни: малоизученные болезни, внезапные эпидемии, нежданный клинок между лопаток от ближнего своего, – поэтому череп перестает быть исключительно символом смерти как таковой, но приобретает романтический смысл. Новую систему символов назвали Vanitas – от латинсĸого «суета, тщета». Череп переĸочевал в натюрморты из портретов, в ĸоторых был напоминанием о сĸоротечности человечесĸой жизни и опасности иллюзий могущества и славы. Несмотря на то, что именно череп стал сигналом о наличии в ĸартине ĸода Vanitas, в более поздних произведениях он отсутствует: предполагается, что зритель и таĸ знаĸом с символиĸой произведения.

Череп архетипичен как форма и как объект, и однажды войдя в топ многозначных символов искусства, он так и остался там навсегда. Пройдя века нетронутым священным монстром изобразительного искусства, в XX веке, веке постмодерна, этот символ стал «попсеть» и подвергся пересмотру.

Энди Уорхол в середине 1970-х перенес его из символа пиратов и многочисленных маргинальных протестных групп в плоскость несерьезного. Мощное перерождение череп обрел в 1980-х годах, когда Жан Мишель Баскиа сделал его постоянным элементом своих работ вместе с автографом-короной. Из самых знаменитых самостоятельных черепов-объектов известны реальный человеческий расписанный под арлекиновские ромбы Габриэля Ороско (1997), гигантский созданный из кухонной утвари Субодха Гупты (2006) и бриллиантовый Дэмиена Хёрста (2007).

В случае Сергея Бондарева источником вдохновения послужила книга Heavenly Bodies: Cult Treasures & Spectacular Saints from the Catacomb, в которой наглядно и подробно рассказывается и показывается необычный католический культ украшения ювелирными изделиями и богатыми одеяниями скелетов из римских катакомб, предположительно – первых христиан.

Подобные «мощи», но в кутюре Бондарева, в виде самостоятельного объекта также присутствовали на выставке.

В новой серии Бондарева очень много черепов и искаженных лиц, перекочевавших с полотен Мунка, но подкрашенных и украшенных, превращенных таким образом в маски. Мы видим целую галерею «изысканных трупов», прекрасных и ужасающих одновременно.

Тема «потерянного замка», атмосферы его окрестностей и «найденных» в сегодняшнем времени персонажей, которые могли бы его населять, получила развитие в серии «Квазицитата». Настроение и приемы остались те же, но здесь сделан упор на намеренное цитирование и переосмысление классики, с которой художника связывают личные и долгоиграющие отношения.

Еще в детстве, рассматривая советские альбомы об искусстве, он особенно полюбил творчество Лукаса Кранаха. В возрасте 18 лет, попав в Эрмитаж и увидев свои любимые картины, он испытал инсайт и, возможно, одно из проявлений синдрома Стендаля. «Первый раз оказавшись в Эрмитаже, я долго вглядывался в портрет «Мадонны с Младенцем под яблоней» [Кранаха], ĸоторую я все детство разглядывал на репродуĸции, и думал, ĸаĸая же она маленьĸая и черная. Моя-то репродуĸция была почти таĸого же размера и намного ярче, в общем, ничуть не хуже, я почувствовал себя даже владельцем шедевра», – вспоминает Сергей.

Ощущение «обладания», пусть даже и в качестве культурного багажа, Бондарев воплощает в оммажах самым манерным из возможных великих произведений: «Юдифь с голофой Олоферна» и «Экстаз святой Терезы». Тогда же «Источник вечной молодости» Брейгеля был интерпретирован в серию похожих работ, изображавших барочный фонтан, но из перьев. «Плюмажи» – верх торжественности, и они празднично забили из сумрачной и философской голландской классики и окропили каплями вечной молодости предыдущий «призрачный» художественный период сиреневой паутины и драгоценных скелетов.

В своих играх с наследием Бондарев копает еще глубже, а именно в третье тысячелетие до н.э. Почему бы в «Затерянном замке» не находиться таким артефактам, как шумерская скульптура? Самым замечательным из скульптурных произведений шумерской культуры является найденная в городе Уруке мраморная женская голова (Багдад, Иракский музей). Плоско срезанная сзади, она была прикреплена когда-то к стене храма, являясь частью горельефной фигуры. Лицо богини с огромными широко раскрытыми глазами и сросшимися над переносицей бровями (глаза и брови инкрустированы) отличается большой выразительностью. На голове когда-то был прикреплен убор из золота. Она-то и стала вдохновением для серии “Шумерские вечера”: художник одевает и помещает богиню в современную светскую обстановку, и там она неплохо проводит время с сигаретой и стаканом виски, примеряя все те же эпохальные красные туфли-лодочки.

В стихотворении Блока «Незнакомка», оде банальности и некрасивым и стыдным сторонам жизни (в нем речь идет о проститутке), есть, пожалуй, одна из самых декадентских строф всего Серебряного века русской поэзии – «дыша духами и туманами», описывающая эффект от появления в загородном кафе той самой «незнакомки». Незнакомка Бондарева прячется за Африканской маской, чадрой или просто куском прозрачной ткани. Возможно, это карнавал, а возможно, и предсказание глобальной пандемии 2020.

Бесконечные вуали из газа и органзы примерит на себя еще одна книжная декадентская героиня – Максим Александер из «Невидимок» Чака Паланика. Туманы и вуаль, плюмажи и разводы под глазами, драгоценный скелет по соседству в будуаре, полузабытье и кожа цвета губ мертвой Лоры Палмер – об этом новые рассуждения и исследования Бондарева на поле чувственного упадка.

___________

1 - (лат.) «Обернись! Помни, что ты — человеĸ!»

LILAC LADIES (2018)

Леди как понятие, эфемерность, условное обозначение чего-то вполне конкретного, но не материального, –частые герои работ Бондарева. Драгоценные создания, имеющие опосредованное отношение к нашей реальности. Леди как идеал, шаловливая мысль, существующая на ассоциативном уровне, воплощение абсолютной женственности. В нашем несовершенном мире их представляют травести, актрисы немого кино и певицы особенной эмоциональной нагрузки. Детские культурные коды, которые впитал в себя Сергей, включали в себя именно этот род женственности. Театральное окружение, «женщина, которая поет» Алла Пугачева, владивостокские продавщицы с их гипертрофированным вкусом к прекрасному, «королевы» транс-шоу составили в голове юного художника портрет нереальной (во всех смыслах) красотки, мечты поэтов и музы утонченных поклонников Венер в мехах.

Лиловый – один из оттенков пурпура, драгоценной краски для самых состоятельных эстетов на протяжении многих столетий от античности до индустриальной революции. Пурпур всегда был символом статуса и свидетельством принадлежности к высшим сословиям, что совсем недавно приравнивалось к божественному происхождению носителя и возможности в почти буквальном смысле носить на себе «золотые» одежды. И сегодня он не утратил этого флера таинственности и исключительности. Цвет шизофреников, богемы и мистиков. Его оттенки то отчаянно выходят из моды, то резко в нее врываются в самом радикальном проявлении (вспомним о фуксии), они успокаивают и возбуждают одновременно, и, конечно, во всей своей гамме представлены во многих работах Бондарева.

На выставке 2018 года в московской галерее «Орехов» Сергей объединил работы разных лет по этим двум признакам: много леди и много лилового, фиолетового, сиреневого, амарантового.

«Мужсĸие образы всегда более сдержаны и не вызывают у меня желания взяться за кисть. Но не нужно исĸать в моих картинах ĸлассичесĸую женсĸую ĸрасоту или обвинять меня в женоненавистничестве. Каждый имеет право на свой тип преĸрасного, я просто поĸазываю то, что является для меня ĸрасивым без особого ĸонцептуального смысла, без желания понравиться, я стараюсь делать это ради собственного удовлетворения. Это ĸаĸ страсть, ĸоторую сложно удержать в ĸаĸих-либо рамĸах», – говорит художник.

В «лиловую леди» Сергей превратил обложку пластинки Аллы Пугачевой, лиловый присутствует и в натюрморте с персиком; лосины в канонической для постсоветских времен мадженте, условные фигуры с намеченными признаками феминности в нежно-сиреневом, перчатки цвета морской волны на вызывающе-пурпурном – это набор аллюзий, мудборд и, опять-таки, коллаж представлений автора о природе роскоши и ее связке с панкультурными мифами о женственности.

ШАТКИЕ ШАГИ (2016-…)/ЛОЖНЫЕ ЗЕРКАЛА (2019)

«Все трещит и рушится! Разбивается тысячами огней!»

Из песни Олега Кострова Fish Mambo

Выставка False Mirrors была показана в 2019 году в петербуржской галерее Antonov и являлась неким отчетом об исследованиях зыбкости и неустойчивости художником. Вытекающие волнистой змейкой один из другого проекты, конечно же, чем-то объединены. И это действительно сложно описать. В собственной хронологии художника они неразделимы, и эта неразделимость уверенно им оберегается.

Ниточка тянется к бурной молодости Сергея, о которой он в присущих ему сложных красках и подробностях вспоминает до сих пор, как будто только что. Учась на четвертом курсе института, он подрабатывал в екатеринбургском ночном клубе «Истерика». В готических образах, вдохновленных Мерилином Менсоном, вместе с подругой он танцевал там по пятницам. Энтузиазм и бесконечный движ, конечно же, подпитывались шампанским. Ощущения от того периода Бондарев описывает как «все начинает плыть, все как в тумане». Дрожащая под светомузыку и стробоскоп атмосфера глэма и эйфории глубоко впечаталась в память художника, но была отложена в дальний ящик «библиотеки воспоминаний».

Робкий шаг был сделан в проекте Must Have: работа, нанесенная на зеркальный аллюминий с волнистыми ногами, выползающими из фетиша Бондарева – пары красных туфель. Тогда это был намек на трансформацию сознания под гипнозом агрессивной рекламы этих самых туфель, в результате которой реальность объекта маркетинга искажается, и он попадается на крючок. Что было дальше, после рассеивания внушения, тогда не говорилось. Это был комментарий о реалиях и зачастую нечестных приемах модной индустрии того времени, но без критического разбора художника.

Если на выставке «Первое свидание» теме туфель был посвящен отдельный зал, и тогда они являлись символом и фетишем, в этот раз мы видим вытащенные на свет ассоциации Сергея из копилки юношеского угара. Перефразируя название сериала, давшего название для той интимно-стеснительной серии, в этот раз мы видим разудалые, но искаженные временем и другими наслоениями «Дневники пьяной туфельки». И эта часть вселенной Бондарева – не исповедь о безудержных молодых годах, но остроумная их интерпретация в довольно мрачных тонах на темы, интересовавшие художника в предшествующие годы.

Неуверенная поступь и дребезжащий воздух, шум и искажения, то ли ноги, то ли змеи, то ли оставленная любовницей перчатка по локоть на полу комнаты, в которой давно не открывали тяжелых штор. Зыбкое воспоминание о ярком суаре, складывающееся из мерцания разбитых бокалов, конфетти в складках роскошных туалетов и пышного букета всех духов, что ты пролил на себя накануне. Жизнь сквозь легкость и обман, которые тебе сулят миллионы пузырьков в «тюльпане» Baccarat.

Шатко, но уверенно поблуждав среди иллюзий, Сергей предпринял попытку распутать настоящие и прошлые фантомы, но, как в смирительной рубашке Гудини, погрузился в них еще глубже. Результат – совершенно самостоятельная, но кажущая свой хитрый хвост из «Шагов» серия «Ложные зеркала». Деформация реальности и сопутствующий этому обман себя – основная идея выставки. Изгибы всех возможных форм, самоотзеркаленные и свернувшиеся в узлы-амулеты. Натюрморты по форме, но не по смыслу, эта мельтешащая, давящая на мозги масса не останавливается и не застывает в восхитительных, математически просчитанных композициях. «Натюрморты» из змей и генетически модифицированных плодов как будто создавались для оформления мистерий в неизвестном психоделическом, «отраженном» Эдеме. Строгая и пуританская мысль, заключенная в этот жанр изобретателями XV-XVI веков, у Сергея взрывается, распадается, и объекты на холсте живут своими жизнями, создавая свои сюжеты и узоры. Бондарев настаивает на деформации, не на деконструкции. «Поплывшие» фигуры в кривых зеркалах – тоже часть его натюрмортов, но не в буквальном переводе с французского, где природа мертва и застыла: тут на ум приходит скорее английский аналог – still life. Здесь все заведомо обманчиво и видится сквозь раскаленный пустынный воздух, когда и «Натюрморт с Кейт Мосс» – вовсе не натюрморт, и уж точно не с Кейт Мосс.

НАРИСУЙ МЕНЯ С ЦВЕТАМИ!

Цветы любят все!

Нет ни одного человека на Земле, который бы не любил цветы. Любят цветы естественные: растущие в саду, в кадках и горшках, так называемые срезанные живые. Те, кто не любит живые цветы, носят их в виде набивки на платьях или любуются узорчатыми сплетениями на обоях.

Многие любят розы, а те, кто их презирает, любят чертополох. Некоторые цветы любимы всеми в тех или иных парфюмерных композициях. Те, кто любит весь мир и каждое творение божье, живут по «Цветочкам» Франциска Ассизского. Те, кто не любит никого и ничего, и даже цветы в любом их проявлении, предпочитают «Цветы зла» Шарля Бодлера.

Взрослые носят цветы в волосах, юные романтики их рисуют на лицах, а дети – на бумажных обрывках еще до сакраментальных почеркушек «мама» и «папа».

Цветок, как сердце и звезда, такой же понятный всем культурам и возрастам символ, не требующий пояснения. Его форма понятна, его происхождение священно.

Цветы – это китч, и, как следствие, – удобная мишень для насмешек, дескарализации романтического ореола и шикарный материал для хоррор-экспериментов (см. культовые трэш-хорроры «Магазинчик ужасов»).

Иногда для понимания произведения искусства важна символика помещенного в его пространство цветка. Взять, к примеру, «Рождение Венеры» Боттичелли: знание значения васильков на платье грации не менее важно, чем знание античной мифологии.

К флориситческой теме рано или поздно приходят многие художники, особенно концептуальные, сделавшие себе имя на разных темах. Так, Энди Уорхол, временно покончив с живописью и уйдя в кино, после своей жуткой серии о различных видах смерти, стал штамповать истерически-яркие цветы, и это действительно смотрится сильно. Цветущим деревьям посвящена последняя на данный момент серия Дэмиена Херста, а Дэвид Хокни из своих тревожных люксовых бассейнов «ушел» в палисадник и лес.

«Нарисуй меня с цветами» – это обобщение и сумма основных пожеланий, предъявляемых почти каждым первым встречным любому художнику. «Ты художник? О, а нарисуй меня… с цветами!». Цветок «в кадре» –частый атрибут парадных интерьерных портретов, часто с ними фотографируются и на курортах, но эта серия Сергея Бондарева – не о цветах, а о воображаемых взаимоотношениях художника-заказчика/зрителя.

Бондарев продолжает иронизировать, подыгрывать и потакать так называемым «народным» вкусам. «Нарисуй меня с цветами!» – так, возможно, к нему не обращались напрямую заказчики, но эта звенящая недосказанность всегда присутствует между фигурами художника и обывателя, желающего видеть на своем заказе все элементы красоты, одним из которых цветы продолжают оставаться до сих пор.

SCARY FABULOUS/СУСАННЫ

"I'm just a fabulous monster

In a sideshow of excess

Something like a bearded lady

In a couture Dior dress"

Из песни Марка Алмонда The Exhibitionist

Некрасивое слово «антропоморфные» хорошо описывает фигуры, в огромном множестве помещенные в пространство картин Сергея Бондарева. Люди, а точнее, персонажи – наиболее частые фигуранты его работ.

Считается, что всю свою творческую жизнь художник пишет одну и ту же картину. Или героя, добавим мы. Рубенс, Дали, Модильяни, Веласкес, Бэкон и многие другие – какие бы сюжеты или сценарии они ни прописывали в своих полотнах, практически всегда изображали свих постоянных муз: проституток, жен, подруг, сестер, любовников. Но это были вполне реальные люди, хоть иногда и ходившие на грани между жизнью и, например, сифилисом или чахоткой.

Персонажи Бондарева – это целая вселенная характеров, форм, историй и аллюзий. При всей сложности техники Сергея достаточно легко не угадать «человека» в клубке культурных хитросплетений, и парейдолия1 здесь не при чем. Практически все картины Бондарева – о них: реальных, выдуманных или скомпилированных из кусочков. И это вовсе не означает разрыв с вышеуказанной традицией. Муза есть, и у нее есть имя. Точнее, их много, и всех их зовут Сусанны.

О происхождении и основных признаках внутренних –или виртуальных – муз Сергея мы писали в первой главе этого альбома, и сейчас имеет смысл рассказать о бестиарии чуть подробнее.

Сусанна – концентрат персонификации всех возможных великолепий, красот, экзальтаций и гедонизмов, сходящихся в одной или нескольких точках-персонажах, концентрат музы Бондарева. В его работах они присутствуют строго: по одному/одной, в паре или группой. Трое лиц в одном пространстве по Бондареву – это много, но не избыточно. А мы знаем, что избыточность – одна из основных примет его творческого метода. Герои могут появляться на нескольких работах, тасуются и преображаются.

Сусаннами и ее окружением может стать кто угодно: от Григория Распутина до Джослин Вильденштейн, от Юрия Куклачева до Бриджит Бардо, от Иваны Трамп до Юрия Стоянова. Сусанна – образ собирательный, но всегда узнаваемый. Закоренелая красотка и модница, каких много в ранних фильмах и книгах Педро Альмодовара, она пышет жизнью, не скупа на любовь и остро чувствует время, меняя наряды, позы и подачу. Роскошная городская амазонка из 1980-х носит накладные плечи, любит фуксию и оголтелый макияж. Ее талия всегда безупречно узка под широкими поясами (бондажи и элемент винтажного БДСМ а ля Бетти Пейдж – пунктик Сусанны), о кроссовках она и не слышала вовсе, а если выбирает туалеты из последних коллекций, то всегда самые смелые и кэмповые. Помянутый выше Фрэнсис Бэкон считал, что искусственность – это нормально, что вся жизнь – искусственна, а «естественность – просто лень», и «в конце концов, ложь – это сущность искусства». Такая точка зрения близка Сергею. Его не вдохновляют простые и понятные человеческие типажи. Карнавал, фетиш, вычурность, дрэг, утрированная феминность – то, что подвигает Бондарева в его работе на создании новых героев.

Этот фигуративный, если можно так выразиться, пласт своего творчества Сергей Бондарев называет Absolutely Scary Fabulous, но страх здесь – не экзистенциальный, как на подобных многофигурных полотнах Отто Дикса6, а в значении «страшно красиво». Но есть еще один аспект, помимо восхищения эксцентрикой. Дикс на примерах веселящейся богемы и красоток полусвета с искаженными позами и лицами показывал пороки своего времени, Бондарев же показывает многообразие типажей и характеров, соприкасающихся в больших городах, где каждый хочет выделиться, но эта мешанина все равно сливается в одну, пусть и многоцветную и яркую, но все же массу.

___________

1 - Парейдоли́я, парейдоли́ческая иллю́зия (от др.-греч. παρά «рядом, около; отклонение от чего-либо» + εἴδωλον «изображение») - разновидность зрительных иллюзий (так называемые «сенсорные иллюзии дополнения», возникающих как у лиц с психическим расстройством, так и у здоровых; заключается в формировании иллюзорных образов, в качестве основы которых выступают детали реального объекта. Таким образом, смутный и невразумительный зрительный образ воспринимается как что-либо отчётливое и определённое - например, фигуры людей, животных или сказочных существ в облаках на звёздном небе, обоях на стене или ковре. У психически здоровых парейдолии могут проявляться, например, в виде ложного восприятия изображения лица человека на поверхности Луны или Марса.

ИИСКРЕННЯЯ НЕСЕРЬЕЗНОСТЬ БОНДАРЕВА / МЕТАМОДЕРН

“Call it performance, call it art

I call it disaster if the tapes don't start

I've put all my life into live lip-sync

I'm an artist, honey”

Pet Shop Boys, Electricity

Эпоха, которой принадлежит Бондарев и является его иконой, – эпоха метамодерна. Сам того не осознавая (что тоже в духе времени), он исправно воспроизводил основные постулаты того, что зовется Сегодня, – как модной, так и художественной деятельностью.

«Новая искренность» в искусстве – это не совсем то, о чем вы подумали, это не «новое» обнажение тела и души. Это балансирование между эйфористической искренностью и серьёзным осознанием того, что мир – напрочь искусственен, и эта искренность – то ли уже сарказм, то ли, как это звучит в «Манифесте метамодернизма» Люка Тёрнера1, «прагматический романтизм».

Метамодерн, в отличие от своего предшественника постмодерна, уважителен к старине и истории, но смотрит в будущее сквозь эти пыльные багажи и устремлен к науке и новым открытиям. Он с серьезностью девятилетнего ребёнка, играющего в магазин листиками тополя, собирает витражи своей реальности из столкновения эмоций, которые он не стесняется показывать, но, с другой стороны, трезво понимает их социальную ценность, потому и демонстрирует с такой театральностью.

Все это есть в картинах Бондарева, и если вы устали от его многослойных удивлений и аллюзий на самого себя и всего вокруг, взгляните на его самые последние работы.

Они не оформились еще в какую-то одну выставку, соответственно, на них пока не висит неснимаемый ярлык кураторской печати. Пока что это отдельные мини серии и триптихи, очень воздушные, некоторые совсем иные, изматывающие своей декоративностью, но явно современные и многослойно-красивые, как философия Ролана Барта.

Вот – пудели. Они выглядят душными и клаустрофобическими в этом тесном облачном мультяшном обрамлении, но от этого – смешные.

А вот – завтрак, обед и ужин в Москве: убедительнее не бывает, но это не реализм: никогда не реализованные архитектурные, утопические проекты, вписанные самыми зефирными на свете красками в совершенно (как бы) реальные ситуации с теми же гротескными, но такими понятными поклонникам Бондарева персонажами.

По-хорошему, художественную карьеру Бондарева было бы правильно втиснуть в понятие «пост-метамодернизм», но не нам грезить о будущем, когда разноцветными салютами из разноцветных валют, рассветами, закатами и снова рассветами, подрывами и взрывами нарывов, яркими мечтами о ярких местах Сергей Бондарев вчера вгрызался в карнавальное прошлое, а сегодня тискает наше предстоящее. Искусство Бондарева – точно, в жилу.

Бастард, которым часто обзывают искусствоведы постмодернизм, в союзе с мифическими тварями Бондарева рождает новое и свежее, словно одурманивающе-отрезвляющий озон. Это даже не искусство, как его привыкли трактовать мы все, а понимание современности, её принятие, и, как следствие, адекватность дискурсу: чем несерьезнее, тем LOL.

Текст: Владимир Бордо

Редактор: Ирина Петрова